http://itc.org.ru/alexey_mihailovich_part3.htm)

О судьбе Петра Первого я впервые спросил в радиоконтакте 8 декабря 2015 г. Я немного волновался. Скажу прямо – при всех оговорках, что царь был и жесток, и неукротим нравом, он всегда импонировал простотой и естественностью, честностью, желанием развития, процветания. Словом, я не хотел услышать, что он был в реинкарнации – что переродился в спокойного, уравновешенного интеллектуала в очках, который при всех своих достоинствах и дарованиях никогда не будет мне так интересен, как страстный, буйный, жадный до жизни Петр Алексеевич.
Ответ станции «Санчита» меня приободрил:

Петр Первый велик своими государственными делами, – как бы к ним ни относиться.
Историк М.П. Погодин писал: «Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841 года — Петр Великий велел считать годы от Рождества Христова, Петр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться — наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завел он, шерсть настрижена с овец, которых развел он. Попадается на глаза книга — Петр Великий ввел в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начнете читать ее — этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным, вытеснив прежний, церковный. Приносятся газеты — Петр Великий их начал. Вам нужно искупить разные вещи — все они, от шелкового шейного платка до сапожной подошвы будут напоминать вам о Петре Великом: одни выписаны им, другие введены им в употребление, улучшены, привезены на его корабле в его гавань, по его каналу, по его дороге. За обедом от соленых сельдей и картофелю, который указал он сеять, до виноградного вина, им разведенного — все блюда будут говорить вам о Петре Великом…».

Иногда сравнивают Петра Первого и Ивана Грозного, заявляя, что они были одинаково жестоки. Не могу с этим согласиться. Иван Грозный ставил перед собой цель – наказать подданных. Петр так не думал: он был строителем кораблей, просветителем, инженером, плотником, освоил около 20 профессий и трудился, как сам считал, во благо Отечества, не щадя собственного «живота». Не прятался за спины, и в решающем сражении со шведами под Полтавой получил знак отличия – пулю, пробившую его шляпу. Он приближался по своей жестокости к первому русскому царю только в тех случаях, когда встречал активное или пассивное сопротивление. Строгость царя – ощущение себя отцом нации, который беспокоится о народе, о благе страны, жестокость царя – мщение за непослушание. Петр соединял в себе свойства, которые присущи многим русским людям, о чем писал Ф.М. Достоевский – при отсутствии чувства меры в самой натуре: «сузить» бы ее, вздыхал великий писатель, да никак не получается.

Петр Первый создал тот мир, в котором мы живем. Евроазиатское начало в нем – это стремление к европейскому просвещению путем варварской борьбы с варварством. Мы похожи на Петра Великого как дети, внуки и правнуки не по статусу, а по сущности созданного Петром особого психического склада нации, в котором уживаются порой совершенно разные стихии.

Нет смысла спрашивать у Петра Алексеевича, как он теперь относится к своей государственной деятельности, ибо от нее при переходе в Тонкий мир остается только мера сотворенной человечности.

Вот за нее и приходится отвечать…

Меня интересовало то, что всегда вызывало глубокое сожаление – участие отца в допросах и пытках собственного сына, Алексея Петровича, который был обвинен в заговоре против царя… В этой истории мы видим не всю богатую натуру Петра, который мог быть и великодушным, и дружественным, и милосердным – а только ту ее часть, в которой воплотился этот «избыточный» психотип русского человека, способного на великие подвиги, но и на преступления тоже…

Петр Алексеевич в первый раз был женат на Евдокии Федоровне Лопухиной. В 1690 г. у них родился сын Алексей, затем – сыновья Александр и Павел, которые вскоре умерли. По отзыву современника, «любовь между ними была изрядная, но продолжалась разве токмо год». Когда в 1689 г. Петр отправился на Переславское озеро, Евдокия писала ему нежные письма: «Здравствуй, свет мой, на множество лет. Просим милости, пожалуй государь, буди к нам, не замешкав. А я при милости матушкиной жива. Женишка твоя Дунька челом бьет». Охлаждение между супругами нарастало из-за увлечения Петра Анной Монс, дочерью виноторговца Немецкой слободы, девицей «посредственной остроты и разума», но бойкой, сметливой, веселой, умевшей пошутить, поддержать разговор. Словом, она сумела вскружить голову царю, и тот забыл о Евдокии.

Вторым браком царь был женат на Марте Скавронской, в православии Екатерине Алексеевне. У них родилось одиннадцать детей, большинство которых умерли в младенчестве. К концу жизни Петра остались только три дочери: 16-летняя Анна, 15-летняя Елизавета, 8-летняя Наталья. По мнению большинства историков, Марта происходила из многодетной латышской семьи Скавронских, находившихся в крепостной зависимости у польского помещика. Девочка попала на воспитание к пастору Глюку в Мариенбург (Алуксне), а затем волей судьбы оказалась в русском плену (1702). По преданию, на молодую красивую женщину обратил внимание А.Д. Меншиков, а затем и царь, с 1703 г. сделавший ее своей наложницей. В 1704 г. Екатерина родила сына Павла, а через год – Петра. В сохранившихся 170 письмах царя к Екатерине нет и намека на деловую переписку, в них – тепло семейного очага. Царь, не скупясь на слова, подробно рассказывал ей о своем здоровье, о выигранных битвах. Не было ни одного военного смотра, спуска корабля, церемонии или праздника, в которых она бы не являлась.

В 1712 г. они обвенчались.

А между тем взрослел, мужал царский первенец Алексей, сын нелюбимой жены Евдокии Лопухиной, с которой Петр Первый в 1698 г. окончательно разошелся, отправив ее в монастырь.

Алексей сначала воспитывался Евдокией, а когда мать отправили в монастырь, отдан был в дом тетки Натальи Алексеевны.  Отца видел редко и с детства побаивался его, ибо чувствовал, что нелюбим. Этот детский испуг остался в нем на всю жизнь. Грамоте царевича учил Никифор Вяземский, человек образованный, искусный ритор. С 1703 г. воспитателем Алексея стал немец, доктор права Генрих Гюйссен. Он составил обширный учебный план, в который, в частности, входило изучение французского языка, географии и картографии, арифметики, геометрии; царевичу предстояло упражняться в фехтовании, танцах, конной езде.

В начале 1705 г. Гюйссен был отправлен за границу с дипломатическим поручением, и Алексей лишился лучшего в своей жизни наставника. Мальчик был предоставлен самому себе и оказался в окружении людей, недовольных царем и проводимой им реформаторской политикой. Алексей был человек набожный, любил читать Библию, посещать церковь. Его духовником стал Яков Игнатьев, высокообразованный богослов. Однажды Петр Алексеевич избил своего сына, и тот на исповеди признался, что подумывает о смерти отца. На это протопоп ответил «Бог тебя простит; мы и все желаем ему смерти для того, что в народе тягости много!» Наследник престола во многом заметно отличался от своего неукротимого отца. Окружение Алексея не стремилось к восстановлению допетровской Руси. Речь шла о более плавном переходе к новому: без мучительной, насильственной ломки устоявшихся традиций. Даже некоторые близкие царю люди, например Яков Федорович Долгорукий, полагали, что Алексей, взойдя на престол, станет монархом милостивым и разумным. Не случайно царевичу Алексею благоволила родовитая знать, которая позже – при императрице Анне – попытается ограничить произвол самодержавия. Один из умнейших людей тогдашней России, князь Дмитрий Михайлович Голицын, киевский губернатор, переписывался с царевичем, привозил ему книги. Образованный, знавший немецкий язык, отчасти французский, Алексей не был натурой деятельной. Добрый и снисходительный, он отличался слабым характером. Рано приобщился к вину, но в отцовских оргиях принимать участия не любил.

В 1711 г. по воле отца Алексей женился на Софье Шарлотте, кронпринцессе Вольфенбюттельской – своячнице австрийского императора Карла VI. В 1714 г. она родила дочь Наталью, а через год – сына Петра. Навязанную ему жену Алексей не любил, зато всей душой был привязан к крепостной своего учителя Никифора Вяземского, Ефросинье. Царевич мечтал о жизни с ней в уединенном месте, пусть даже в деревне, но вдалеке от всех…

До 1715 г. никаких сколько-нибудь серьезных трений в отношениях отца и сына не было. Петр не всегда, конечно, был доволен расторопностью Алексея, но тот все же старался по мере сил.

То, что произошло 27 октября 1715 г., было совершенно неожиданным и малопонятным. 22 октября, вскоре после родов, умерла Софья Шарлотта. Алексей тяжело пережил ее смерть, плакал и даже несколько раз падал в обморок. 27 октября ее хоронили в Петропавловском соборе. И в этот же день – не раньше, не позже – Петр направил своему сыну письмо, озаглавленное так: «Объявление моему сыну». В нем Алексей обвинялся в лености, злом и упрямом нраве. Петр угрожал лишить сына престола. Письмо было помечено 11 октября. Почему же царь медлил? Зачем ему понадобилось вручать его Алексею в такой день? Ситуацию разъясняют некоторые факты. 12 октября у Алексея рождается сын Петр, наследник престола. Екатерина, вторая жена царя, со дня на день должна разрешиться от бремени (28 октября у нее рождается сын – тоже Петр и тоже наследник). Понятно, что подобные жестокие действия царя были подготовлены Екатериной и Меншиковым, задумавшими погубить Алексея. Они отлично понимали, что, если Алексей станет царем, их судьба будет незавидной.

Что же сделал царевич? В испуге он обратился к близким ему людям. Некоторые из них посоветовали отказаться от престола. 31 октября Алексей написал отцу письмо, в котором отрекался от трона, давая понять в чью пользу: «А ныне, слава Богу, брат у меня есть, которому дай, Боже, здоровье».

19 января 1716 г. Петр пишет второе обвинительное письмо «Последнее напоминание еще». В нем – те же упреки в «негодности» и требование постричься в монахи: «А буде того не учинишь, то я с тобой, как с злодеем, поступлю».

В сентябре 1716 г. Алексей получил третье письмо от отца из Копенгагена с приказом ехать в армию. Вконец перепуганный царевич в отчаянии решился на побег… Проехав Данциг, царевич скрылся. В декабре 1716 г. Петр приказал начать поиски. Поручил это дело русскому резиденту в Вене Веселовскому. Между тем Алексей прибыл в Вену под именем польского шляхтича Коханского. Он обратился к австрийскому императору (своему свояку!) с просьбой о покровительстве («Я пришел сюда просить императора… о спасении жизни моей: меня хотят погубить, меня и бедных детей моих хотят лишить престола»). Алексей так объяснял причины того, что произошло в отношениях его  с отцом: «Отец мой окружен злыми людьми, до крайности жестокосерд и кровожаден, думает, что он, как Бог, имеет право на жизнь человека, много пролил невинной крови, даже часто сам налагая руку на несчастных страдальцев; к тому же неимоверно гневлив и мстителен, не щадит никакого человека, и если император выдаст меня отцу, то все равно, что лишит меня жизни. Если бы отец и пощадил, то мачеха и Меншиков до тех пор не успокоятся, пока не запоят или не отравят меня».

Австрийские родственники оказали ему помощь и поместили несчастного беглеца в тирольский замок Эренберг. Когда Петр узнал от Веселовского, что царевич в Вене, то незамедлительно послал туда гвардейского капитана Румянцева и четырех офицеров, чтобы схватить беглеца и отправить в Россию. Но в мае 1717 г. Алексей и Ефросинья были перевезены в Неаполь, где их поместили в замок Сан-Эльмо. А по их следам неотступно следовали доверенные лица русского царя. К розыскам присоединился дипломат Петр Андреевич Толстой. Он и Румянцев в сентябре 1717 г. прибыли в Неаполь, увиделись с Алексеем и передали ему письмо Петра, в котором царь обещал «Богом и судом Его», что никакого наказания не будет, «если ты воли моей послушаешься и возвратишься».

В ход пошли уговоры, лесть, обман. Подкуплен был секретарь неаполитанского вице-короля Вейнгард, который сообщил царевичу, что венский двор якобы собирается его выдать. В эту явную ложь Алексей поверил. П.А. Толстой, уговаривая Ефросинью, обещал, что сбудется их с царевичем мечта – они будут спокойно жить в деревне. 3 октября 1717 г. Алексей наконец решился: объявил Толстому и Румянцеву, что готов вернуться в Россию, если отец пообещает прощение и ему будет позволено обвенчаться с Ефросиньей. В январе 1718 г. Алексей вернулся на родину.

3 февраля Петр в кремлевском дворце объявил собравшимся сенаторам «вины» своего сына. В «каморе» обманутый, сломленный Алексей назвал «соучастников» мифического заговора. В тот же день царским манифестом Алексей отстранялся от престола, а наследником объявлялся Петр – сын Екатерины.

Началось «дело». В село Преображенское стали свозить близких царевичу людей и тех, кого он по малодушию своему оговорил. Нещадно пытали камердинера Алексея, домоправителя, других «заговорщиков». Наконец добрались и до его матери, первой жены Петра Алексеевича, Евдокии Лопухиной, жившей в Суздале. К радости следователей, установили, что царица была несколько лет любовницей майора Глебова, которого арестовывают и вскоре по воле царя казнят страшной казнью – сажают на кол. Одного из самых близких Алексею людей, Александра Кикина, бывшего царского денщика, подвергают колесованию: чтобы продлить мучения, отрубают сначала руки, потом ноги. Отрубленную же голову сажают на кол…

Петр не забыл, что обещал царевичу прощение. Но в его глазах сын превращался в изменника. Царем было направлено два послания: одно, адресованное духовным иерархам, другое – светским чинам. Обращаясь и к тем и к другим Петр спрашивал совета: «Боюсь Бога, дабы не погрешить, ибо натурально есть, что люди в своих делах меньше видят, нежели другие в их. Також и врачи, хотя б и всех искуснее который был, то не отважится свою болезнь сам лечить, но призывает других».

Духовные иерархи ответили царю уклончиво, и Петр должен был выбирать: по Ветхому Завету, Алексей достоин смерти, по Новому Завету – прощения, ибо Христос простил кающегося «блудного сына» и отпустил «блудную жену». Чины светские, почувствовав внутреннюю решимость царя, понятное дело, проголосовали за смертную казнь. А меж тем Алексея все это время жестоко пытали, добиваясь от него невероятных признаний, чтобы предъявить ему обвинение в государственной измене. 24 июня 1718 г. наконец был вынесен приговор – смертная казнь.

Но царю мало этого. 26 июня вновь пытают Алексея – в присутствии отца! В тот же день «по полудни в 6 часу, будучи под караулом» в Петропавловской крепости, «царевич Алексей Петрович преставися».

По некоторым сведения, был задушен.

На следующий день после гибели царевича Петр принимал поздравления по случаю годовщины Полтавской битвы, потом обедал и веселился. Перед погребением Алексея праздновал свои именины и отмечал фейерверком спуск нового корабля. А послам иностранных государств повелел объяснять причины смерти Алексея тем, что якобы умер он от «жестокой болезни, которая была подобна апоплексии».

В новом государстве Петра Великого не было ничего, что напоминало бы прежние институты эпохи Алексея Михайловича, – и чтобы сохранить достижения в государственном строительстве, государственном просвещении, в военно-морском флоте, в регулярной армии, чтобы не допустить возвращения  прежних времен,  допетровской старины,  а такие призывы были, как и люди, мечтавшие о старине, –  царь был готов на все. Он даже разрушил самый важный институт традиционного самодержавия – наследственное право передачи власти от отца к сыну, чтобы утвердить право монарха самому решать – кому передавать власть, без всяких традиций.  В 1722 г. он принял «Устав о наследии престола», согласно которому царствующий монарх получал право назначать своего наследника, сообразуясь с интересами государства. С юридической точки зрения – это безумие, с точки зрения Петра Алексеевича – отчаянная попытка удержать петровское государство от разрушения теми, кто не мыслил, как он.

Царь видел в своем сыне символ возвращения ненавистной ему старины. Если бы наследник престола остался в Европе, в Австрии или Италии, он объективно стал бы центром притяжения консервативных сил. И с этой точки зрения Алексей Петрович был его настоящий враг…

8 декабря 2015 г. я наконец узнал, как завершились отношения отца и сына…

Я спросил Петра Великого о прожитой им жизни – и он ответил просто:

 

Настал самый трудный момент для меня: спрашивать отца, зачем он мучил сына, и замучил его до смерти.

Большего зла в своей жизни Петр не сотворил.

Я несколько раз повторил один и тот же вопрос, чтобы получить не один, а несколько ответов: они не должны противоречить друг другу:

«…что он (Петр) сказал? – ты прости!»

 

А сын Алексей?

 

 

Петр Алексеевич и Алексей Петрович – уже не враги. Нет больше сыноубийцы и жертвы насилия, – они вновь отец и сын. В ходе лечения царю пришлось пережить душевные муки, которые не сопоставимы по тяжести с физическими страданиями фигурантов дела царевича. Мне не раз приходилось слышать, как участники духовного исцеления говорили о самом процессе исцеления – и Петр Алексеевич не подвел, не струсил, не испугался, не смалодушничал, прошел этот страшный путь выздоровления – до самого конца!
Так и было сказано:

Чудесным образом совпало, что 8 декабря 2015 г. – когда я вышел в эфир – был моментом перехода русского царя, излечившего окончательно от всех своих грехов, в третий уровень Тонкого мира, который нередко они называют уровнем «воскресения». Точнее сказать переход произошел по земным меркам 9 декабря 2015 г.: как они сами сказали – «завтра» его воскресение:

 

Семья Алексея Михайловича теперь дружная, обновленная новыми чувствами, соединилась, чтобы уже никогда не расставаться, но помогать себе и другим в человеческом развитии.

Историк, делящий эпохи земного царствования царей Алексея Михайловича и Петра Великого, не догадывается, насколько «результаты» государственной деятельности, их ценность для земного измерения не имеют никакого значения там, где царствуют дух. То, что мы считаем «величием» в государственном возвышении (военные победы, слава и т.д.)  – тлен и пустота в Тонком мире. Историк нередко ставит царя Алексея Михайловича в позицию предшественника великого реформатора, но в сфере чистого смысла именно царь Алексей Михайлович является эпицентром в понимании отправной точки духовного развития.

Путь наверх оказался для Петра настолько трудным, что он постарался предупредить всех, кому небезразлична собственная судьба:

Эти слова – отнюдь не общие пожелания, как можно подумать. Речь не идет о земном измерении. Совсем другой смысл обретают эти слова, если ты понимаешь, что нет никакого милосердия там, куда все мы уходим. Мы привычно думаем, что Бог милосерден. Он простит. Чаша весов – если попросить Его – станет милосердным прощением за плохо прожитую жизнь. Все эти смыслы, столь хорошо нам знакомые – мифические конструкции христианства, не более того. Там, куда удаляется человек, действует «немилосердный» закон «причины – и следствия», который ни при каких обстоятельствах не допускает подобное прощение. А как же понять любовь и доброту, царящую в высших сферах Тонкого мира, это ведь не миф!?

Нет – не миф. Но человек не является эмпирическим существом, ограниченным земной жизнью. Человек – о чем не раз говорилось по каналам связи с духовным царством – существо многомерное: его собственное духовное Я – следствие не только акта творения (чистой формы), но и других прожитых жизней, других духовных сущностей, с которыми имеются незримые связи. Переходя в мир иной, человек как бы расширяется в своей многомерности, и его подлинное Я нетождественно Я – земному.

И вот тогда начинается то, что можно назвать судом.

Никакого внешнего прокурора нет, нет и внешнего судьи. Все эти роли исполняет теперь расширенное Я – оно и судит, и наказывает.

Кого просить о милосердии, если ты сам желаешь наказать себя? Если желаешь до конца исполнить собственный суровый приговор? 

Петр Алексеевич это подтвердил:

P.S.   Меня не оставляла мысль, что в своем очерке я мог вольно или невольно допустить какую-нибудь неловкость. Я решил задать прямой и честный вопрос: есть ли замечания, претензии? Если есть, я еще могу что-то переделать в очерке, иначе расставить акценты. Тяжело сознавать, что, вмешавшись в чужую жизнь, ты чего-то не понял, а потому сообщил о событиях предвзято. Такое ощущение нелегко удерживать в себе.

Я вышел в эфир, чтобы задать единственный вопрос: нет ли претензий?

Мне показалось, что первым откликнулся Алексей Михайлович.

Я обратился к Наталье Кирилловне. И хотя я не думал, что мое сочувствие ей будет поставлено мне в вину, но все же я говорил о вещах очень личных, и не всякая женщина в земной жизни обрадуется такому обсуждению.

Я обратился и к царю Петру Алексеевичу, прекрасно осознавая, что, излагая одну из самых драматических страниц его жизни, я невольно пробуждал его тяжелые переживания, – чего уж тут хорошего!

Наконец я обратился и к царю Алексею Михайловичу:

Ну и слава богу, – пусть эта история семьи царя Алексея Михайловича станет счастливой страницей вечности.