http://www.itc.org.ru/tolstoy_part2.htm

Иоанн Кронштадтский (Иван Ильич Сергиев), родился в 1829 г., умер в 1908 г., священник, протоиерей, настоятель Андреевского собора в Кронштадте, проповедник, церковный и общественный деятель, выразитель правоконсерва- тивных взглядов, защитник самодержавия, член «Союза русского народа», канонизирован в лике праведных Русской Православной Церковью заграницей в 1964 г., в 1990 году – Русской Православной Церковью как святой праведный Иоанн Кронштадтский.

Но в Тонком мире он оказался на втором – низком уровне духовной иерархии. В христианском Предании душа, попадающая в ад, остается там навсегда, мучается безнадежно – бесчисленное количество лет, если измерять эти мучения временем.
Инструментальная транскоммуникация доказывает, что эта привычная для христиан картина наказания – неверная и антигуманная настолько, что от такого Ада отвернется прежде всех сам Господь Бог, творец человека, оскорбленный унижением Его неиссякаемой любви, обращенной ко всему дышащему…

Второй уровень в Тонком мире – это низкое место бытия для несовершенных душ, которых не пускают в третий уровень. Но это значит, что им будут помогать на пути к третьему уровню, на пути к «воскресению»: их будут лечить и излечивать. Никто из них не останется без помощи, если, конечно, они сами захотят её получить. Мне известны случаи долгого пребывания души на втором уровне (по земным меркам!) – и «воскрешения» ее в третьем уровне. Больного лечат и дают шанс исправить себя, – либо тяжелой работой над собой, либо реинкарнацией! Никакого наказания «навсегда» нет, – да и быть не может: такая эта любовь божья – бесконечно-милосердная…

Если духовная сущность хочет исправить себя в Тонком мире, то ее ведут по прожитой жизни и показывают то, что было сделано не так. Душа и сама понимает, в чем состояли многие ошибки и даже злодеяния, – учеба эта очень трудная, мучительная. Но чтобы выздороветь, надо пережить эту муку, – она ведь не физическая, а духовная, очистительная: после нее душа легко взлетит – воскреснет в новом измерении.

В случае с Иоанном Кронштадтским, я думаю, нельзя говорить об одной-двух ошибках, им допущенных. Сама дорога к Богу была выбрана неверно. Это особенно заметно, если сравнивать две жизни – отца Иоанна и Льва Толстого, святого и отлученного от Церкви. Отцу Иоанну наверняка показали те страницы его жизни, в которых он неверно видел свой церковный путь.

Я не претендую на роль судьи. Но никто не может меня лишить и права самому разбираться в нравственных вопросах.

Два пути – две дороги... Лев Толстой шел к Богу через смирение перед человеком. Отец Иоанн шел к Богу через личное смирение перед Богом. У Толстого всегда было на первом плане переживание человеческой боли и человеческих страданий, – отталкиваясь от них он пытался понять волю Божью, у отца Иоанна всегда было на первом плане переживание своих непосредственных отношений с Богом – отталкиваясь от них он тоже пытался понять волю Божью. На пути к Богу у Толстого всегда стоял человек, на пути к Богу у отца Иоанна не могло быть никого, ради кого он пожертвовал бы собой. Если Лев Толстой понимал «возлюби ближнего своего», как предпосылку обращения к Богу, то отец Иоанн считал, что тот, кто полюбит Бога, полюбит и человека. В двух этих жизнях был разный объем любви к человеку – на пути отца Иоанна к Богу человеком можно пожертвовать, на пути Льва Толстого без любви к человеку невозможна и любовь к Богу.

Первый же поступок отца Иоанна в начале священства поверг в шоковое состояние близких ему людей. Он женился на Елизавете Несвицкой, дочери ключаря Андреевского собора в Кронштадте, женился с расчетом, что займет место уходящего на покой ее отца. На следующий день после свадьбы он объявил супруге о желании стать ей «братом». Елизавета Несвицкая, как всякая дочь служителя церкви, не могла не мечтать о большой семье, о детях в браке – эту благую роль признавал и отец Иоанн, говоривший, что «жена спасается чрез чадородие». Но это правило он не стал распространять на свою жену. Сохранение девственности ему было нужно, чтобы каждый божий день проводить литургии – каждый день причащаться! Лишив жену возможности иметь детей в браке, он совершил коварный поступок, ибо не сказал ей перед свадьбой о своем решении стать безбрачным в браке. Он обманул жену, но ради своей близости к Богу! Некоторые биографы, симпатизирующие отцу Иоанну, видят в этом коварстве юродство, безумство Христа ради…

Поведением необычного священника заинтересовались в Синоде. Отца Иоанна на беседу вызвал к себе К.Н. Победоносцев, потом с ним говорил петербургский митрополит Исидор (Никольский). Елизавета Несвицкая жаловалась митрополиту на мужа, не желающего исполнять супружеский долг. Отец Иоанн в ответ на угрозы митрополита отвечал: «В этом есть воля Божия, и вы ее узнаете…»

Такое желание приблизиться к Богу любой ценой – стало нормой его поведения.

Лев Толстой в последний год своей жизни находился в тяжелых отношениях с Софьей Андреевной. Ее страшные припадки ревности, злобы, завершавшиеся истерическими сценами в Ясной Поляне,  Толстой терпел мужественно. В толстовском дневнике есть такая запись от 3 сентября 1910 г.: «Дома также мучительно тяжело. Держись Л(ев) Н(иколаевич)». И добавлено: «Стараюсь». Он считал, что с женой они разошлись в духовном плане: у них разные понимания смысла и цели жизни. Но истина «возлюби ближнего своего» была для писателя единственной дорогой к Богу…

Отец Иоанн стал известен своей раздачей милостыни. Вокруг него собирались не просто толпы бедных людей: это был ритуал встречи многотысячной толпой «батюшки», жертвующего бедным людям деньги. Это была дорога милосердия, но она вела не к Богу, а в Андреевский собор Кронштадта, откуда выходил отец Иоанн, и на выходе успевал раздавать ежедневно деньги, которые брал у жертвователей, боготворивших «святого священника».

Так возникло целое предприятие по перераспределению денежных средств – из рук богатых людей в руки бедных. Что давало это материальное служение бедным – сказать трудно: помощь сама по себе не может быть дурной, но она возвеличивала отца Иоанна, и едва ли вела к духовному перерождению тех, кто приходил к священнику за материальной помощью. Культ отца Иоанна был культом материальной помощи, ибо в своей вере христианской, в своем духовном состоянии, он не задавался трудными вопросами, а сводил сущность веры к верности православным обрядам и к внешнему почитанию Бога. Отец Иоанн не был культурно развитым человеком: книг, кроме религиозных, не читал, искусством и театром не интересовался, образованных людей не любил…

Мучительный вопрос «зачем жить?» своей глубиной и трагичностью направлял страждущего не в Кронштадт, а в Ясную Поляну…

К Льву Толстому приезжали люди со всей страны, в том числе и для того, чтобы получить материальную помощь. И однажды писатель не дал женщине денег на обратную дорогу, хотя она его умоляла – и объяснил, почему ничем не может ей помочь: у него просто нет денег, он считает их злом – и не намерен ни держать их у себя, ни раздавать нищим. Он пояснил, что всеми вопросами денежными и материальными занимается его жена, Софья Андреевна. Этот пример крайнего отчуждения себя от мира материального был поучительным для тех, кто искал в Ясной Поляне духовный совет «зачем жить?».

В своей страсти стать святым, божьим угодником отец Иоанн был неистовым. Не без его участия распространялись сведения о чудесах «святого священника», который одним своим прикосновением или молитвой исцеляет больных людей.

Отца Иоанна и Льва Толстого сравнивал их современник, писатель Николай Лесков. Он подчеркивал, что «у нас византизм, а не христианство, и Толстой против этого бьется с достоинством, желая указать в Евангелие не столько "путь к небу", сколько смысл жизни». Отец Иоанн был для Лескова жрецом-шарлатаном, который хитро использовал народную любовь к чудесам в свою пользу. Лесков писал Льву Толстому: «Он один и творит чудеса… На днях моряки с ним открыли читальню, из которой по его требованию исключены Ваши сочинения».

Иоанну Кронштадтскому мало было походить на житийного святого, он жаждал общественного признания. В социальном контексте он занял место непримиримого борца против тех, кто по его мнению искажает веру христианскую. Недостаток любви к человеку – это всегда избыток вражды, ненависти.

Отец Иоанн ненавидел и боролся.
Толстой любил и страдал.

Отец Иоанн ненавидел евреев и интеллигентов, боролся  с ними «не на жизнь – на смерть».

«Интеллигенция наша – просто глупа. Несмысленные, поглупевшие люди! Они и учиться-то не могут, как следует, только бастуют… Ну да что о них говорить!.. Сколько теперь врагов у нашего Отечества! Наши враги, вы знаете, кто: евреи…» – писал он.

Кишиневский погром (1903 г.) он сначала осудил – и выступил, как достойный пастырь, увещевая христиан правильными и мудрыми словами, что нельзя убивать людей. Но потом написал, что получил письма от русских жителей Кишинева и понял, что зря осудил христиан за погромы, – евреи сами виноваты!

Изъ последующих (за первыми) газетных известий о кишиневском погроме я достоверно убедился, что евреи сами были причиною того буйства, увечий, которыя ознаменовали 6-е и 7-е числа апреля. Уверился я, что христиане в конце-концов остались обиженными, а евреи за понесенные убытки и увечья сугубо награжденными от своих и чужих собратий. Это я знаю и из частных писем, писанных мне самыми искренними, давно живущими в Кишиневе и основательно знающими дело людьми. А потому взываю к христианам кишиневским: простите исключительно только к вам обращенную мною укоризну в совершившихся безобразиях. Теперь я убежден из писем очевидцев, что нельзя обвинять одних христиан, вызванных на беспорядки евреями, и что в погроме виноваты преимущественно сами евреи. («Наблюдатель»,1903.№6)




























В марте 1890 г. Толстой получил письмо от известного философа Владимира Сергеевича Соловьева и переводчика Эмилия Диллона; они просили писателя поддержать протест против «новых правил для евреев в России», согласно которым у них отнимают всякую возможность жить вне черты оседлости. 15 марта Толстой написал ответ и сделал запись в дневнике. Ответ был такой:

«Очень благодарю вас, Владимир Сергеевич и г-н Диллон, за то, что вы предлагаете мне и даете случай участвовать в добром деле. Я всей душой буду рад участвовать в этом деле и вперед знаю, что если вы, Владимир Сергеевич, выразите то, что вы думаете об этом предмете, то вы выразите и мои мысли и чувства, потому что основа нашего отвращения от мер угнетения еврейской национальности одна и та же — создание братской связи со всеми народами и тем более с евреями, среди которых родился Христос и которые так много страдали и страдают от языческого невежества так называемых христиан...»

Дневниковая запись 15 марта кратко и емко выражала дух написанного письма:
«Да, можно победить мир любовью».

Получив ответ Толстого, Владимир Соловьев пишет коллективное письмо протеста против ущемлений прав евреев в Российской империи, и первым в этом письме ставит свою подпись Лев Толстой…

Отец Иоанн неустанно и злобно обличает Льва Толстого, называя его «ехидной».
Великий писатель молчит и терпит…

В теплый подмосковный вечер 29 июля 2016 г. я вновь вышел в эфир. Но сам этот выход был какой-то спонтанный. Планов на контакт у меня не было вообще, в контекстной строке айпада я написал – «предсмертный дневник отца Иоанна Кронштадтского» – и получил нужный текст, в который углубился чтением. Я уже знал приблизительно, что там написано, но хотел увидеть текст воочию. Дойдя до записи от 7 октября 1908 г., я ощутил острую волну переживаний, она захлестнула меня так сильно, что я немедленно встал с дачного дивана и решил без промедления начать контакт со станцией «Санчита», чтобы спросить отца Иоанна, как он теперь относится, к тому, что в своих последних дневниковых записях просил у Бога смерти и для Льва Толстого, и для митрополита Антония (Вадковского)…

Может ли христианин желать смерти другому христианину и оставаться после этого «в духе Христовом»? Может или нет?.. Или достаточно для спасения оказывать материальное милосердие, чтобы считать это оправданием христианской души?

Самые последние слова предсмертного дневника отца Иоанна звучали так, как будто они не имеют отношения к нему лично, но мне показалось, что они не случайно оказались последними, – помимо воли автора они стали обвинительным вердиктом против него самого:

Аще кто не имеет Духа Христова, тот и не Его… (Рим. 8, 9). Подумай глубже об этих словах и соблюди их в сердце твоем и осуществи их жизнью твоею. Сколь о многих придется сказать, — что и тот не Его и эти не Его, а чьи то буде другие. — Толстовки или еретички, или такой-то записной картежник, а этот биллиардщик, а этот любитель конских ристалищ, а этот — низкий раб Марии или Вариньки, или Оленьки, а этот — раб и поклонник своего хозяина или туза-богача, не имеющий понятия о истинном милосердии, без которого вся жизнь — ничто. Ибо одна милостыня искренняя способна спасти души наши.

При прослушивании контакта я был удивлен, что о моем сильном эмоциональном состоянии знают в режиме он-лайн: как только я произнес первые слова «Станция Санчита, добрый вечер!», я услышал – еще до произнесенного мною вопроса – женский голос:

Я задавал вопросы отцу Иоанну – и ответы, которые приходили от него, вызывали у меня не меньшее волнение, чем его предсмертный дневник.

Я спросил, какой грех в себе он видит – пришел ответ ясный, простой и думаю правильный:

Отец Иоанн пересмотрел свою прожитую жизнь:

Покаяние отца Иоанна – искреннее и глубокое:

Я задал отцу Иоанну, наверно, самый волнующий вопрос, на который всем нам приходится отвечать после перехода в духовный мир, – что бы вы изменили в себе, если бы снова оказались в прожитой жизни. Ответ поразил человечностью – и если раньше у меня не было симпатий к личности отца Иоанна, то прозвучавший ответ сблизил меня с ним, даже захотелось ему помочь…

Путь к Богу, путь смирения перед Ним пролегает через человека и через человеческое – это путь Толстого, который всю свою жизнь жалел человека и старался ему помочь – каким бы он ни был.

Все лица драмы отлучения Толстого от Церкви, включая самого Толстого, пребывая в духовном мире, осознали тщету своих разногласий и примирились: им нечего больше делить, они увидели истину большую, чем та, которая открывалась им в земном круге, они увидели истину бесконечной и безграничной любви.
                     
(Продолжение следует)