Я не сразу спросил о нем. Или – я думал о нем, но не сразу понял это…

Ранним утром 11 января 2014 года самолет из Москвы коснулся земли в аэропорту Шарм-эль-шейха, и к 11 часам я был в отеле одного из самых красивых мест Синая – на Коралл-бей. Прошло несколько дней прежде, чем я оправился от усталости, напряжения, трудных переживаний года, и решил наконец, что пора выйти в эфир, – соединиться со станцией Санчита. Я не мог этого сделать раньше, потому что хорошо знал: от моего душевного состояния зависит едва ли не весь успех контакта.
Надо было поваляться несколько дней на берегу роскошного залива, побыть в покое ничего-не-думания, почитать романы Серебряного века, и даже слегка утомиться, чтобы кровь, соединившись в солнечной энергией, вновь заставила меня бодрствовать, думать, решать, искать.

Спустя три дня я был готов спросить о чем-нибудь важном. О чем?..

В моем сознании смутно бродили всякие мысли, и я пытался ухватить наиболее ценную из них, впрочем, не слишком усердно, в такт моему ежедневному и не спешному спуску на берег и такому же подъему в отель.

14 января 2014 г., уже ночью, я решился на контакт… С моего балкона открывался изумительный ночной вид на залив, темнота моря легко и бесстрастно сливалась с темнотой неба, так что звезды, яркие и мигающие, как бы приглашали к разговору о космосе, едином и неделимом, где нет и не может быть никаких границ...

Я вспомнил, что, когда читал книгу Фридриха Юргенсона о радиоконактах с Тонким миром, то удивлялся тому, что голоса оттуда фиксировали себя находящимися на кораблях… Метафора? Образное мышление космоса? Почему же они не прилетят к нам, не покажут себя? Впрочем, нет, я одергивал себя: как же они прилетят, если они находятся в другом измерении. Радиоволны летят и пролетают через все барьеры – это я могу понять, а вот летающие тарелки в межпространственных измерениях – нет, не понимаю, хоть убейте.

Меня эти мысли развеселили, и я подумал, что такой настрой поможет мне начать разговор на тему, хотя и забавную, но весьма важную в понимании единства космоса…

Я не сразу понял, что это единство охватывает не только видимые и невидимые материальные объекты, но и наше сознание.

Я не сразу удивился мысли, что космос – это и наше безграничное сознание, мерцающее мириадами одушевленных сущностей, которые в отличие от мертвых планет, обнимают друг друга мыслями и чувствами. Если единство безграничного сознания не механическое, если это духовная связь, узнавание друг друга  в космическом безвременьи, то надо ли удивляться летающим кораблям?...

Всегда поражает в контактах то, что с Другой стороны отвечают тебе, как правило, не на слова произнесенные, а на мысли или даже на предощущения мыслей. В первом выходе в эфир я запросил  связь, и неверно услышал, что она не самая лучшая. Но решил, что контакт возможен, и во втором заходе начал говорить: «Друзья, я понимаю, что связь у нас не очень».

Я еще не произнес эти слова в эфире, а они уже отвечали с легким недоумением:

Они были в приподнятом настроении:

И вновь – контакт с моей мыслью. Не со словом… Я еще не сказал ничего, а только подумал, что хорошо бы спросить о кораблях, бороздящих Вселенную. Последовал ответ на не произнесенный, но задуманный мною вопрос:

И – вдогонку:

И еще:

Должен признаться, что поздней ночью, фактически уже 15 января, я решил, что всю запись целиком послушаю позже – на свежую голову, а сейчас – спать… Но даже если бы я услышал эти голоса, то вряд ли бы поверил: метафоры, метафоры… Космические преувеличения.

Только потом, изучая запись, я услышал удивительные слова в ответ на мои сомнения:

Я хотел представить себе движение их корабля, и на ум приходили только земные аналоги наших летающих объектов, мое воображение не могло выйти за свои горизонты.

Мне подсознательно хотелось изобличить самого себя. Понимая умом, что их полеты и наши полеты – разные, я спрашивал в надежде услышать о том, какие же они, другие. И надежда моя оправдалась!

Итак, у нас – атмосфера физическая, у них – воображаемая, у нас полеты в материальном мире, у них – в ментальном… Я по-прежнему не мог представить себе подобный полет, но их формула  убеждала в подлинности: все логично, мы пребываем в мире физическом, они – в духовном. Не могут же они, в самом деле, жить в духовной атмосфере, а двигаться в физической?

Однако почему же они обещали встречу со мною? Можно ли переместиться из атмосферы воображаемой в физическую? Эти вопросы я не задавал себе в ночь на 15 января, и вообще не подозревал, какие удивительные приключения меня ожидают в ближашие часы…

Мои собеседники, между тем, обещали мне встречу, как ответ на мои сомнения.

Я не услышал в эту ночь, как мои друзья говорили мне:

Я не услышал в ту ночь и звук космического корабля, очень похожий на рев двигателя, разгоняющего скорость летательного аппарата. Они прилетели, я думаю, во мгновенье ока, но в своей реальности я спал.

Мы не совпадали – но стремились друг к другу…

Эти слова разносились по космосу, летели во все его стороны…

Проснувшись утром, я почти забыл о ночном контакте, отложил расшифровку на другое время, и устремился на берег, чтобы погрузиться в теплые лучи необжигающего солнца, в прохладную воду залива, почувствовать наконец себя обновленным –  и бодрым духом.

Уходя на берег, я не знал о том, что было в конце записи ночного разговора.
Кто-то напоследок крикнул мне:

И вторгаясь в мои бессознательные пределы:

Они знали, что я где-то глубоко готовил вопрос о Пушкине. В моих мыслях был смутный мотив встречи с великим поэтом, но я побаивался непредугаданных новостей.

Я уже знал, что всякая душа проживает многие жизни, чтобы в конце концов, после очистительных для духа реинкарнаций, взлететь в высшие слои Тонкого мира. Мне не хотелось думать, что несравненный Пушкин теперь…(возможно!) не Пушкин, а… Пупкин. Нет, я не против Пупкина лично – сам такой. Но Пушкин в моем привычном сознании, не обременном транскоммуникацией, пришел в наш мир из горних пределов, свободный в несвободной стране, гений среди злых завистников.

Пушкин знал о моем движении к нему – и, как мог, шел навстречу…

Космос нашего сознания – это не мертвые звезды, холодно мерцающие, чтобы пугать нас своей пустотой, космос – это встречи духовных сущностей разных эпох, стран, состояний, цивилизаций, планет.

Он шел ко мне на встречу.

Он знал мое подсознание, а я еще не был готов поднять мои смысловые импульсы на уровень их осознания.

Мы сближались и готовились преодолеть все мыслимые и немыслимые расстояния – ибо в космосе нет границ…

Новый день я провел в безмятежности, мои мысли касались по большей части литературы Серебряного века. Вечером я гулял по извилистым дорожкам береговой линии. Смотрел на темные контуры острова с угрожающим именем Тиран, слушал завывание морского ветра, глядел на мигающие небесные светила. Возвращаясь в отель, на одной из площадок каменной лестницы, ведущей вверх, я остановился, чтобы перед поворотом, еще раз посмотреть на звезды.

Неожиданно в черном небе замигал красный, даже слегка бордовый, треугольник, который не мог быть летящим самолетом. Сигнал то нарастал, то исчезал, и мне показалось, что треугольник как бы подмигивал мне. Я усмехнулся, и сказал себе: вот вижу то, что нельзя никак объяснить, а скажешь, что видел какое-то неопознанное тело в космосе – не поверят. Потом красный треугольник, сдвинулся то в одну, то в другую сторону, и через несколько секунд резко ушел в правую сторону, растворившись в темноте, будто его и не было.

Я поднимался в отель с мыслями о несовершенстве наших познаний и невозможности все объяснить. «Вот мигала же мне какая-то ерунда около Марса… - а что толку!? Что я могу рассказать? – Только то, что она мигала…».

За полночь я лег спать. У меня не было желания читать или слушать запись первого контакта. Но около трех часов ночи, во сне, я вдруг вспомнил, что в контакте сам спрашивал о кораблях, бороздящих Вселенную: может ли это быть связано с тем, что я видел в небе? Я проснулся от мысли, что пропустил нечто важное.

Моя мысль – «что же я видел?» – не сразу материализовалась в слова; я еще ничего не сказал в контакте со станцией Санчита о том, что видел странное явление в небе, а с Той стороны уже бодро отвечали:

И – объяснение:

Меж тем поспевала и моя речь. Я медленно говорил о том, что со мною случилось вечером. Они цепляли свои ответы почти к каждому моему слову, так что в одном моем предложении умещялось несколько их ответов.

Я спрашивал, можно ли вообще видеть летающие корабли. И зацепился интересный ответ, свидетельствующий о том, что при переходе из воображаемой атмосферы в физическую удерживать состояние материальной  видимости летающего объекта можно, но очень недолго.

Развивая свою мысль, я сказал, что видимость или невидимость зависят наверное от волновой вибрации: при ее понижении наступает видимость. Однако ответ оказался иным – дело не в вибрации, а в АККРЕЦИИ.

Скажу прямо, как человек не технический, я поначалу вообще не понял, что это за слово, нашел его в Яндексе и неправильно запомнил, как аккреАция.

Только спустя некоторое время я сообразил, обратившись к справочникам, что же это такое. Астрономическая аккреция – это перетекание материальности на объект (в астрономии – на звезду). В моем случае – космическая материализация станции вплоть до видимости.

Меня волновал вопрос скорости летающего объекта, и я получил неожиданный ответ:

Следующий аргумент убедил меня окончательно:

Несколько дней я находился под впечатлением услышанного, хотя и не все ответы я тогда точно идентифицировал.

18 января 2014 г. вышел в эфир в третий раз. Мною сильно владела космическая одиссея, но в этом контакте я уже решился задать вопрос о Пушкине. Сначала, – подумал я, – спрошу о станции, которую видел в небе, а потом уже  о Пушкине…

Меня очень интересовала загадочная аккреция, которую я неправильно запомнил как аккреАция. Ошибки иногда становятся замечательным доказательством подлинности контакта.

Меня поправили.

На редкость качественная запись:

Только спустя сорок секунд контакта (18 января 2014 г.), не зная того, что со мною уже поздоровался Пушкин, я неведомо почему, без всяких внешних подсказок, вдруг решился задать тот вопрос, который меня мучил. Я начал говорить издалека: «В нашей культуре был Пушкин…»

И явно от первого лица: