В феврале 1613 г. в Москве Земский собор избрал нового царя. Им стал Михаил Федорович Романов, сын Федора Никитича Романова, патриарха русского, находившегося в то время в польском плену.

Юноше было всего 16 лет! Его даже не было в Москве, когда принималось историческое решение. Он жил под Костромой. Почему вдруг многие в России обратили свой взор на человека, не отмеченного никакими заслугами перед страной?
По завершении Смуты московское боярство решило избрать царя не путем народного голосования, как принято сегодня, а своим путем – совершенно законным и естественным для средневекового сознания. Если современный человек считает факт выбора – своим действием, от его голоса зависит, изберут или нет претендента на должность, то средневековый человек понимал ситуацию совсем по-другому. Он фактом истинного избрания считал мнение не человеческое, а божественное. Но как спросить Бога? Оказывается, была процедура, которая приравнивалась к «мнению» Бога и считалась его личным выбором, указанием.

Это жребий!..  Собирались бросить жребий и на кого укажет Бог – тому и быть царем. Для этого составили список кандидатов. В него вошли люди, прославившие себя в годы гражданской войны: Дмитрий Михайлович Черкасский, Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, Дмитрий Михайлович Пожарский, входили авторитетные князья и бояре П.И. Пронский, И.В. Голицын. В списке был даже шведский принц Карл-Филипп. Однако само это избрание Богом не избавляло людей от ужасного комплекса, который мучил их в течение всей Смуты, – на царском престоле может находится только тот, кто родился в семье «прирожденного» государя, а потому любой боярин и князь-рюрикович, не входивший в «золотой род» Калитичей, не мог претендовать на трон.

Смута измучила людей, ожидающих нового «чудом спасшегося» царевича Дмитрия. В конце концов проснулся инстинкт самосохранения, – надо избрать кого-нибудь из «честных» московских боярских семей, иначе можно все потерять. Ведь только что поляки хозяйничали в Кремле, а Новгород вообще оказался в руках шведов.

Во время предвыборных баталий обнаружилось глубокое противостояние между дворянами и казаками, – это были две основные силы, боровшиеся за власть в государстве. Последних в Москве было явно больше, они не разъехались, как ожидалось, а бродили толпами по улицам столицы. Узнав, что у дворян имеется собственный, не согласованный с ними план действий, казаки решили, что пора вмешаться и выставить собственную кандидатуру.

21 февраля 1613 г. казаки ворвались на заседание Земского собора и с руганью набросились на членов Боярской думы, обвиняя их в том, что они выбирают царя, чтобы властвовать самим. Казаки повторили укоренившуюся в их среде легенду, будто умирающий царь Федор Иванович завещал престол Федору Никитичу Романову (отцу Михаила), но тот-де отказался, и тогда на престол самочинно взошел Борис Годунов. Его казаки ненавидели за анти-казачьи указы, запрещавшие им торговать в России. Годунов – царь дворянский, Василий Шуйский – царь боярский, а юный Михаил Романов – от «доброго корня». Он будет царем казачьим. Хотелось верить! Попытки убедить казаков в том, что Миша Романов еще молод и находится далеко от Москвы, не возымели успеха. Казаки настаивали на своем до тех пор, пока не заставили думных людей присягнуть Михаилу Романову.

Подобное стечение обстоятельств было случайным, но само избрание Михаила на царство отвечало интересам многих: люди устали от слишком ярких деятелей Смуты. Один боярин так и писал: «Миша Романов молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден». Никто не забыл, что его отцом был патриарх Филарет, с 1610 года находившийся в польском плену. Возвращение его было делом времени, а пока страна готовилась к тому, чтобы успокоиться – и выбор Михаила Романова, как ни странно, устраивал не только казаков, но и московских бояр тоже. Романовы считались наиболее близкими по родству к угасшей династии Калитичей (по материнской линии), поскольку первой женой Ивана Грозного была Анастасия Захарьина-Юрьева из рода Романовых.

Земский собор отправил в Ипатьевский монастырь (под Костромой) послов, чтобы сообщить новому царю и его матери Ксении Шестовой, а теперь инокине Марфе, что их ждут не дождутся в Москве.

Смута несла надежды, а успокоение, столь ожидаемое, возвращало привычную тоску. Она становилась нетерпимой для людей, не забывавших ярких событий гражданской войны.

Князь Иван Андреевич Хворостинин, служивший при Лжедмитрии I, пил запоем и жаловался, что в Москве «людей нет, все люд глупый, жить не с кем. Сеют землю рожью, а живут все ложью».

Страна находилась в разрухе. Шайки бандитов грабили и истязали людей, так что население нередко не успевало и хлеб убрать, а ведь это грозило голодом. По меткому выражению матери нового царя, инокини Марфы, главная беда заключалась в том, что московские люди «измалодушествовались»: каждый думал только о себе. Чувство справедливости, законности притупилось за годы безвластия. Расцвело лихоимство, казнокрадство. Новое царское окружение захватывало дворцовые села, безнаказанно обогащались неправедными путями.

Важнейшей заботой правительства было пополнение опустевшей казны. Служилые люди за годы Смуты впали в разорение и нужду, их вотчины и поместья обезлюдели. Они требовали царского жалованья, грозя в противном случае заняться разбоем на большой дороге. Правительство пыталось увеличивать доходы за счет казенной продажи вина, но и эта мера не выручала…

Главную роль при дворе стали играть бояре Салтыковы – родственники матери царя. Среди царского окружения не было никого, кто обладал бы государственным умом и энергией.

Каким же был новый царь?

Для историков – он во многом загадка. Он настолько был «никаким», что трудно понять, какой же он… Но может быть исследователи не видят скрытых достоинств?
История его первой женитьбы особенно заставляет задуматься …

Царь должен был вступить в брак, ибо неженатый царь в эпоху средневековья не мог быть царем, хозяином в доме. В 1616 г., когда Михаилу было уже около 20 лет, решили собрать со всей страны невест, чтобы царь выбрал себе жену. Он остановил свой выбор на дочери незнатного дворянина Ивана Хлопова, Марье. Салтыковы встревожились, ведь выбор мог быть опасен для них, страшившихся потерять власть. Конфликт с новой семьей, с отцом Марьи Хлоповой, заставил Салтыковых действовать против намечавшегося брака. Удивительно, насколько новый царь не разбирался в дворцовой жизни, – ведь если выбрал себе жену, то ее надо охранять от злых людей.

А он – поручил Салтыковым заботиться о ее здоровье…

Какое удивительное неучастие в жизни близких тебе людей, полное отречение от себя – и такое же детское доверие чужим людям! Сын спрашивает у матери – что ему делать, мать дает указания боярам Салтыковым, – вот нехитрая линия поведения нового царя. Но Салтыковы воздействовали на мать царя со своей стороны и получали преимущество в сравнении с новой родней.

Невесту – от забот Салтыковых – стало тошнить. Уникальное было здоровье государыни-невесты, если она не умерла сразу!

А что же царь?

Он приказал Салтыковым лечить свою невесту…

Может быть в этом была какая-то тайна личности Михаила Федоровича, который отрекался от мира сего, уходил в какое-то свое пространство мысли и чувства? Может быть, он был первым русским «буддистом», исповедующим полное равнодушие к земным страстям? И мы, не видя всех глубин его натуры, судим только по отрывкам, которые нам кажутся абсурдными?..

О том, что невесту травят, догадалась сама невеста. Она попросила помощи и ей стали давать противоядие, которое в то время называлось камень-безуй. На Руси верили, что камни, изъятые из желчного пузыря домашних и диких животных, растолченные на мелкие кусочки и разведенные водой, можно пить при отравлениях – обязательно поможет!

В самом деле – невесте полегчало…

Ее осмотрели два доктора. Салтыковы постарались, чтобы выводы врачей соответствовали их желанию не допустить брак. Свое мнение о ненадежном здоровье невесты бояре сообщили матери царя. Было принято коллективное решение, но без явного царского участия, что Мария «к царской радости непрочна»!

Невесту и ее родственников сослали в Тобольск, а Михаил Федорович загрустил…

Он успел полюбить свою невесту, но ослушаться матери не посмел.

Послушание, как и скромность, это добродетель.

Но хорошо ли не быть личностью? Нравственно ли не принимать самостоятельных решений, когда необходимо остановить зло?..

Живший в те годы в Москве голландец Исаак Масса писал:

Царь Михаил Федорович подобен солнцу, которого часть покрыта облаками, так что земля московская не может получить от него ни теплоты, ни света...

Странное свидетельство! Значит, и современники не вполне понимали – каков же русский царь, если его душа закрыта облаками…

Когда в Москву в июне 1619 г. из плена возвратился отец Михаила – Филарет, Салтыковы были отстранены от престола. Властный духовный пастырь стал самостоятельно управлять и государственными и семейными делами. Было доказано, что Марию Хлопову оклеветали. Однако инокиня Марфа и слышать о ней не хотела. Царь вновь уступил материнской воле и в 1624 г. женился на Марии Долгоруковой. Но молодая царица через три месяца умерла. В январе 1626 г. Михаил Федорович женился еще раз на Евдокии Лукьяновне Стрешневой.

Почти до тридцати лет на русском престоле находился царь, который никак не мог жениться! По представлениям русских людей – это само по себе свидетельство того, что Смута не закончилась…

7 октября 2017 года я соединился со станцией «Санчита», чтобы задать вопросы о судьбе первого русского царя из рода Романовых. Мне хотелось приблизиться к разгадке.

Прозвучала просто ошеломляющая самокритика:

«Я был паскудный!»



«Я плохо сражался с грехами»



«Я был злопамятный и злой!»

Мои слова, что царь был, наверно, добродушным, он прокомментировал так:

«…не злой человек, добродушный – я злой был!» (без файла)

Вопрос об уровне всегда важен:

И кто-то прокомментировал:

Как ни странно, но эти однозначные ответы не прояснили ситуацию. Конечно, стало ясно, что никакой другой жизни у Михаила Федоровича не было – была одна, царская. Но если ты злой, то почему не разозлился? Почему не тряхнул всех Салтыковых так, чтобы они поняли, что во власти царя отсечь им головы без всяких объяснений!

Злой ведь… Но и «больной»!

Меня интересовала природа этой странной злости, и 29 мая 2018 г. я вновь вышел в эфир, чтобы задать новые вопросы.

Один ответ ввел меня в долгое раздумье.

Михаил Федорович сказал:

Ну что «плохой» – это понять можно: никто, даже на высоких уровнях ТМ не говорит о прожитой жизни положительно, почти все утверждают, что прожили не так, как надо было прожить. Это вполне ожидаемо, ибо личность в развоплощенном состоянии обязана иметь перспективу в своем внутреннем мире, обязана понимать, как много еще надо сделать, чтобы подниматься наверх.

А вот «страшный» человек – это уже констатация, которую не всякий произнесет, и здесь в самом деле могут таиться события жизни, которые были пережиты преступно плохо. Сколько я ни пытался вспомнить, за что царь Михаил Федорович мог бы себя казнить – ничего в голову не приходило, ибо каждый раз я утыкался в одно и тоже, – страной управляли сначала бояре Салтыковы, а потом патриарх Филарет. «Злость» Михаила Федоровича оказывалась неприменимой ни к чему, что мне было известно…
Когда я наконец сел писать этот очерк, то вдруг вспомнил о том, что ускользало от моего внимания. Впрочем, не только от моего – и в учебниках по русской истории не найдешь упоминания об этом трагическом событии, которым ознаменовалось завершение Смуты.

Возможно, оно было даже главным событием, – не с нашей точки зрения, всегда ограниченной земными рамками и предрассудками, – а с точки зрения духовного мира…

24 декабря 1614 г. состоялась казнь Ивана Дмитриевича, сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II. Он был претендентом на престол, его имя даже включали в список тех, кого может «избрать» Бог в начале 1613 года.

Мальчику было всего три года.

Он ничего не знал о своей вине перед взрослыми людьми, готовящими его к казни.

Наверно, он плакал, как всякий ребенок… Петля оказалась толстой и не затянулась на его шее. Он висел несколько часов полуживой, пока не замерз от холода.

Страшное предзнаменование для всей семьи Романовых.

Я понял, что царь Михаил Федорович не мог не принимать участия в судьбе «ворёнка».

Это был его личный приговор. Подумав об этом, я вдруг ощутил, как может быть страшно, когда встретишься в ином измерении с самим собой – до такой степени жестоким.

Самому себе – что сказать?

Я спросил Михаила Федоровича (10 ноября 2019 г) о чувстве вины:

Меня интересовало – говорил ли Михаил Федорович с «ворёнком», встречался ли?

На вопрос об уровне пребывания в ТМ Ивана Дмитриевича пришел ответ:

Надо же, с Богом соединился! Значит не забыта слеза ребенка, невинно пострадавшего от насилия… 

И все же я остался без ответа на вопрос, который сам и поставил, – почему Михаил Федорович настойчиво называет себя «злым».

Только ли потому, что казнил малолетнего наследника престола?
Но он при этом ни разу не назвал себя жестоким.

Какова же природа той злости, в которой таилась душа первого русского монарха из рода Романовых?

29 мая 2018 г. я вышел в эфир, чтобы понять – почему царь Михаил Федорович постоянно называет себя «злым», хотя в земной жизни поступал так, как будто был лишен всякой воли.

История его первой женитьбы на Марии Хлоповой волновала меня по-прежнему, – ведь именно в этот момент своей земной жизни царь едва не погубил собственную невесту из-за поразительной беспечности и нежелания вникать в человеческие отношения. Не мои, а его мысли меня интересовали прежде всего – важно было услышать, как сам царь объясняет это странное поведение. Ведь, находясь в ТМ, он видит свою жизнь едва ли не как врач, хорошо знающий «пациента».
Он признает собственную вину.

О том, что отношения матери царя и будущей невестки могли быть напряженными – можно догадаться.

Царь это подтвердил:

 

О себе Михаил Федорович говорит без снисхождения, – взгляд типичный для развоплощенной сущности в духовном мире. Он выступает в роли судьи и прокурора, избегая каких-либо адвокатских эмоций. Однако в его высказываниях все же проскальзывает мотив, который, не являясь оправданием, несколько меняет угол зрения.

«У меня не было добродетелей!»



«Я плохой и страшный человек!»



«И никогда не встречал страшнее!»

Значит, «злость» принадлежала, хотя бы отчасти, его «странности». А в чем она себя проявляла?

Кто-то дал такую характеристику русскому царю:

«Он был злой в религии!»

Сам же Михаил Федорович формулировал это так:



«Словно даун – вредность и косность!»



«Я был заторможенный человек!»

Теперь понятно, – «злость» была порождением его натуры, склонной к повторению всего, что предписано человеку в церковных правилах, и в этой «предписанной» жизни он не находил самого себя, полагаясь на коллективный опыт религиозной жизни. Послушание – так послушание во всем, что предписано.

«Добродетель» – в утрате собственной личности!

Отсюда – «заторможенность» и состояние «дауна», который не живет личным опытом, но полагается на опыт коллективный.  «Злость» эта сродни болезненной депрессии, подавленному состоянию человека, не способного обрести себя. А ведь любое человеческое развитие, столь ценимое в духовном мире, связано прежде всего с расширением границ личного сознания. Вот почему и современники, и историки видят царя «никаким».

Набрасывая этот очерк, я вдруг понял, что не хватает еще одного «звена» при характеристике царя.

Мать!..

Очень сильная, волевая женщина. Какова ее роль в судьбе сына?

Моя догадка подтвердилась.

27 октября 2019 г. я спросил в контакте со станцией «Санчита», на каком уровне находится Ксения Шестова, инокиня Марфа.

Ответила она сама:

«…мама Михаила Федоровича на каком уровне – на втором, друзья!»



«…она была сильная женщина… – я часто побивала его (царя) палкой!»



«… ну я его избила – и была права!»

Русский царь, повелитель огромной страны, и одновременно жертва домашнего насилия, – непостижимо!..

Возвращение Филарета (нареченного патриарха) в Москву (в 1619 г.)  сделало верховную власть в буквальном смысле двуглавой. Даже в официальных документах поминались сразу два государя: Михаил и Филарет, царь и патриарх, сын и отец. Царю Борису Годунову, некогда приказавшему постричь Федора Никитича Романова в монахи, чтобы навсегда лишить его возможности претендовать на престол, и не снилось та поистине безграничная власть, которую обрел Филарет в качестве патриарха и «государя» при царствующем сыне.

Ситуация в стране была тяжелой – а во внешнем мире еще хуже… Русский царь не воспринимался как законный и равный королевским особам, потому что польский королевич Владислав имел право на власть в России, будучи приглашенным на царство русскими боярами в годы Смуты.

В 1616 г. Владислав издал окружную грамоту, адресованную всем жителям Московского государства. Он напоминал о своем избрании на русский престол и заявлял, что теперь, став взрослым, он готов идти добывать себе царство. Притязания Владислава грозили нарушить только что установившееся спокойствие и вызвать новое междоусобие. 9 сентября 1618 г. Земский собор объявил, что страна будет стоять за православную веру и государя Михаила Федоровича «без всякого сумнения», не щадя жизни. Действительно, народ уже познакомился с польской интервенцией и не желал ее повторения. Москва сумела защитить себя от нападения на Русь Владислава. 1 декабря 1618 г. между Россией и Речью Посполитой было подписано Деулинское перемирие на 14 лет и 6 месяцев. Владислав не отказался от претензий на русский престол и царский титул. Но Россия отстояла свою независимость, хотя – по условиям перемирия – лишилась Смоленской и Чернигово-Северских земель.

К 1632 г. срок Деулинского перемирия истек. В апреле того же года умер польский король Сигизмунд III, и в Польше началась бурная подготовка к выборам нового монарха. Внутриполитическая борьба неизбежно должна была ослабить Польское государство. Этим и решили воспользоваться в Москве. Был созван Земский собор. На нем вспомнили прежние «неправды» поляков и решили вернуть утраченные в Смуту русские города. Основные войска возглавили боярин Михаил Борисович Шеин и окольничий Артемий Петрович Измайлов. Им поручалось овладеть Смоленском. Поначалу дела шли успешно. Шеин окружил город и после восьмимесячной осады уже почти добился его сдачи. Но в августе 1633 г. к городу подошел с большим войском Владислав, ставший польским королем. Теперь уже русское войско оказалось в окружении. Поляки умело распространяли слухи о движении в глубь России крымских отрядов. Это сокращало и без того ослабленные долгой осадой силы русских. Многие служилые люди оставляли войско и бежали в родные места, стремясь защитить свои семьи. Помощи из Москвы не было. Московские бояре ненавидели Шеина за его храбрость и надменный характер. Чтобы спасти хотя бы часть армии, Шеин согласился на капитуляцию. Русская армия возвратилась в Москву без артиллерии и знамен. В октябре 1633 г. умер патриарх Филарет. Его место занял псковский епископ Иосиф. Со смертью фактического правителя государства подняли голову те, кто был оттеснен Филаретом от власти – прежде всего Салтыковы.
Они вновь стали управлять страной – а заодно и русским царем…

После смерти Филарета, который активно поддерживал М.Б. Шеина, судьба боярина была предопределена. Наступило время произвола и сведения счетов. Московские бояре, не помогавшие русскому войску под Смоленском, сами были виноваты в печальном исходе войны. Вместо признания своей ошибки – они решили дело иначе. Бояре уговорили Шеина признать личную ответственность за капитуляцию. Договорились, что его приговорят к смерти, но казни не будет, – царь помилует! В апреле 1634 г.  М.Б. Шеин и А. Измайлов с сыном взошли на эшафот, но обещанного помилования не дождались – их казнили по приговору царя…

Михаил Федорович по своему злому безволию опять не препятствовал подлостям Салтыковых.

Эта трагическая история меня всегда волновала, и я спросил в радиоэфире (27 октября 2019 г.) о посмертной судьбе М.Б. Шеина.

Пришли такие ответы:

Я стремился узнать, правильно ли историки понимают, что московскими боярами было дано обещание не казнить Шеина, если он признает личную вину, но это оказался обман:

Меня интересовал вопрос о сознании человека сразу после смерти, – что видит человек?

«Михаил Борисович, что вы увидели сразу после казни
– красное небо с отблеском серого!»



«Я не помню – что снилось!»



«Я был счастлив после всей этой казни!»

Ну а какова посмертная судьба покровителя Шеина и отца Михаила Федоровича Романова – патриарха Филарета?

«На каком он уровне – ну я на втором!»

«Агрессивно я прожил свою жизнь!» (без файла)



«На третий перехожу!»



«Мы продали все!»

В июне 1634 г. русско-польские переговоры завершились подписанием Поляновского мирного договора. Польше возвращались все города, которыми русские овладели с начала войны: Стародуб, Невель, Почеп и др. Смоленск остался в руках поляков. Владислав теперь официально отказался от претензий на русский престол и признал Михаила Федоровича царем и «братом», т.е. равным себе.

Казалось бы, Михаил Федорович обретал формальное равенство с правящими домами всей Европы, – может следовало бы успокоиться и не думать о том, что качество царской власти в династическом смысле крайне сомнительно?

Михаил Федорович был, как мы теперь знаем, человеком глубоко традиционным и не умел динамично менять свое личное сознание – а оно постоянно напоминало ему, что Романовы – это боярский род, только боярский род, и нечем гордиться, ну нечем… В самом деле – с такой установкой сознания легко испытывать сильнейшую депрессию.

Отсюда – еще одна загадка. Она связана с попыткой отца выдать замуж дочь Ирину Михайловну за датского принца Вальдемара. Если царь так хотел заполучить высокородного зятя королевской крови, значит ли это, что он планировал лишить права на престол собственного сына, Алексея?

Историки не могут пока дать однозначный ответ.

Михаил Федорович призвал к себе голландца Петра Марселиса и узнал от него, что у датского короля есть сын, принц Вальдемар, 22-х лет. В Данию был отправлен Иван Фомин навести справки о женихе, а заодно приобрести  портреты короля Христиана и его сыновей.

В 1641 г. Вальдемара отправили в Россию в качестве посла с государственным советником Грегерсом Краббе. Принца снабдили инструкцией, в которой рекомендовалось в случае, если русские предложат брачный контракт, не отказываться при условии сохранения свободы вероисповедания.

Вальдемар произвел на русского царя благоприятное впечатление.

Весной следующего года царь отправил в Данию посольство – с предложением брачного контракта…

Посол объявил о браке, но на вопрос – какие земли получит Вальдемар – не мог дать ясного ответа. Кроме того, посол заявил, что Вальдемару придется  креститься в «христианскую веру». На что сразу последовал отказ.

Царь не был доволен посольством. И отправил в Данию ловкого иноземца Марселиса, который пообещал в Копенгагене, что Вальдемар получит Суздаль, Ростов и другие города, и ему предоставять свободу вероисповедания.

Марселис соврал, конечно, а датчане поверили.

Королевич неохотно ехал в Московию, о которой в Европе расссуждали так: «Как нашему королевичу ехать к диким людям!». Царь обещал Суздаль и Ростов и в придачу 300 000 рублей.

Вальдемар прибыл в Москву 21 января 1644 года. Его приветствовали стройные ряды служилых людей без оружия – знак особого почета. Это означало, что русский царь и царица  встречают не гостя, а члена царской семьи. Через четыре дня царь посетил Вальдемара. Обнимал его, целовал, посадил рядом с собой, по правую руку. По левую сидел Алексей Михайлович.

Вальдемар получил огромное количество подарков. 6 февраля 1644 г. царь послал к Вальдемару объявить, что ему нужно принять греческую веру.

Расслабившийся принц был потрясен, поражен и сказал сразу, что не примет чужую веру. Если бы он знал, что дело пойдет в таком русле, то не приехал бы… На что ему 13 февраля было сказано царем: «Король, твой отец, велел тебе быть у меня в послушании; мне угодно,  чтобы ты принял православную веру».

Вальдемар ответил:

«Я кровь свою готов пролить за тебя, но веры не переменю. В наших государствах ведется так, что муж держит свою веру, а жена свою».

Возможно, Михаил Федорович и согласился бы в конце концов с такой логикой, если бы не одно обстоятельство…

Сохранилась Повесть об этих событиях. Ее написал неизвестный монах в 1647 г. Драматический характер событий так подействовал на Михаила Федоровича Романова, что автор этого произведения прямо связывал его смерть с неудачей в этом щекотливом деле...

Почему Михаил Федорович был безутешен?

Если следовать логике автора Повести, Михаил Федорович думал не о своем сыне Алексее, а о чужестранце, который как наследник мог возвысить боярский род Романовых. Фактически царь готовил своеобразный государственный переворот – ведь если бы Вальдемар согласился поменять веру, то судьба Алексея Михайловича была бы незавидной…

Однако никакие высокие почести не соблазняли ум датского принца, не желавшего перекрещиваться в православие.

Королевич просил отпустить его домой. Ответа не последовало, из Кремля не выпускали. К принцу стали приходить бояре и уговаривать его остаться. Они говорили, что невеста собой хороша, она не то, что другие московские женщины, «водкой не упивается». Ради такой красавицы можно и веру переменить.

Ночью 9 мая 1644 г. королевич бежал из Кремля. Остановили его не сразу, не в ту же минуту – около Тверских ворот.

Была даже перестрелка…

После неудачной попытки бежать Вальдемар согласился на религиозный диспут.

С московской стороны в прениях принял участие Иван Наседка, настоятель Благовещенского собора в Кремле, с датской – пастор Матиас Велхавер. Дискуссия обрела международный характер: Кристиан IV обратился за помощью к польскому королю, который через молдавского воеводу задал вопрос константинопольскому патриарху Парфению, – можно ли не перекрещиваться? Патриарх собрал синод, который заявил, что лютеране подлежат повторному крещению. Впрочем, киевский митрополит Петр Могила настаивал на том, что повторного перекрещивания проводить не нужно, но голос его не был услышан.

Вальдемар привыкал к роли почетного пленного. Обходились с ним в высшей степени почтительно. Его приглашали на охоту, устраивали веселые праздники, торжественные обеды. А когда речь заходила о вере, то Вальдемар просто прекращал разговор.

Царь заявлял королевичу: «Свадьбы совершить нельзя, пока ты не останешься в своей вере, а отпустить тебя невозможно, потому что король прислал тебя состоять в нашей царской воле и быть нашим сыном».

Вальдемар отвечал: «Лучше я окрещусь собственной кровью!»

В начале 1645 г. Вальдемар написал резкое письмо царю, напомнил ему, что он не холоп государев.

На это письмо ответа не последовало…

Последний диспут произошел 4 июля 1645 г., а спустя несколько дней Михаил Федорович умер.

Царь и царица хотели, как пишет неизвестный монах, чтобы Вальдемар, перекрестившись, вступил в законный брак, и тогда его «к своему царскому достоянию сопричтут». С этими мучительными переживаниями жил последние свои дни царь Михаил Федорович и умер, не решив главной проблемы своей семьи.

Неужели был прав автор Повести? Многие историки считают, что такое развитие событие – сильное преувеличение, что русский царь не смог бы лишить 16-ти летнего сына права претендовать на русский престол. В самом деле – трудно поверить в столь непривычные отношения отца и сына…

Хотя, с другой стороны – интересы семьи, вопрос о статусе будущей династии!

В контакте 7 октября 2017 г. я услышал слова царя, которые показались мне поначалу странными. Царь очень остро и болезненно переживал то, что всю свою жизнь он… не любил собственного сына, Алексея.

Значит, прав был автор Повести: Михаил Федорович в самом деле готовился оставить собственного сына без власти и возвести на русский престол чужого человека, который отличался от всех прочих тем, что в его жилах текла королевская кровь.

Михаил Федорович сам подвел итог прожитой жизни. На мой вопрос (в контакте 29 мая 2018 г.) – что же дальше – он ответил предельно ясно: