Обращаясь к жизни первого русского царя, я пытался понять прежде всего себя, ищущего ответы на собственные вопросы. Один из них – как относиться к христианской традиции, согласно которой государственная власть устроена «от Бога», и это значит, что у правителей России есть какое-то особое право распоряжаться судьбами людей. Не то, чтобы я верил всему тому, что написано в средние века, но власть земная в самом деле налагает особые функции на правителя – и спрос с царя, по мысли средневековых писателей, больший, чем с обычного человека, не обремененного ответственностью перед Богом за всю страну. Имеет ли это значение при переходе личности правителя в мир иной?..

Конечно, можно утверждать, что земные переживания не существенны по отношению к миру горнему, однако тогда надо смириться с мыслью, что мир земной устроен совершенно алогично, и власть земная это только фикция, в которую заставляют верить. Такое умонастроение называют еще анархизмом, привлекательным учением, но безнадежным для тех, кто, не теряя чувство свободы, ищет объяснение устройству земного порядка как порядка не случайного и в некотором смысле законосообразного. Ибо жить приходится по правилам, которые всякая государственная власть обязана защищать, чтобы общество людей ощущало себя стабильным.

Словом, я не знал и не мог знать заранее, какой сюрприз преподнесет мне контакт со станцией «Санчита», когда я спрошу о посмертной судьбе Иван Грозного, человека, совершившего много жестокостей, но и каявшегося в своих преступлениях еще при жизни. Ведь та же христианская традиция говорит о том, что искреннее покаяние в своих грехах может стать спасением от геены огненной, куда без покаяния человек обязательно попадет!..

В марте 1579 года царь тяжело заболел и в присутствии церковных иерархов назначил наследником своего старшего сына Ивана. В завещании он признался во всех грехах, которые совершал в своей жизни. Перечень преступлений испугал бы любого! Царь не забыл себе напомнить, что виноват в разврате физическом («скотен умом»), в разврате нравственном («душею… осквернен»), в умопомрачении от преступлений («разумом растлен»), не забыл написать, что жил в «объядении и пьянстве», но что хуже – виноват в «убивстве», и даже того хуже – виновен в каиновом преступлении: в смерти своего двоюродного брата Владимира Андреевича Старицкого (1569), которого вместе с семьей заставил выпить яд…

Замечательный антрополог, археолог, скульптор М.М. Герасимов в начале 1960-х годов обследовал скелет Ивана Грозного и пришел к заключению, что в последние щесть лет жизни (с 1578 г.) царь страдал от сильных болей в позвоночнике. Малейшее движение причиняло ему нестерпимые мучения. Не случайно в эти годы он перестал участвовать в военных походах. Ему трудно было выдерживать пост и выстаивать богослужения. Организм царя, подорванный обжорством, пьянством, развратом, был изношен до предела. Бесконечные казни, доводившие царя до исступления, вконец расшатали его нервы.

Однако незадолго до смерти он приказал составить синодики (поминальные списки) казненных и разослать по монастырям вклады на поминовение их душ. В период опричного террора (1565-1572) Грозный считал казнимых клятвопреступниками, не заслуживающими христианской смерти. Он не ведал милосердия. По его приказу убивали злодейски, лишая жертву возможности предсмертного покаяния, а тела бросали на съедение зверям. Убивали всю семью, не жалея малолетних…

В завещании 1579 года царь дал понять, что допускает такую возможность… – стоять на Страшном Суде вместе с теми, кого он лишал жизни самым зверским образом. Сотворенное им зло и бессмертие его души пришли в неумолимое противоречие.

В первых контактах с Тонким миром у меня были попытки задать сразу много вопросов на разные темы, и лишь впоследствии я осознал, что таким образом резко снижаю ценность полученной информации, ибо не всегда можно понять, к чему относятся те или иные ответы.

31 июля 2015 г. я вышел в эфир, помятуя, что однажды я услышал ответ на мой беглый вопрос о царе Иване, из которого следовало, что он находится на третьем уровне.

Тонкий мир откликнулся сразу:

«Правда ли, что он на третьем уровне - неправильно, Андрей!»



«Он был жестокий!»



«Он страшнее всех!»



«Сволочь он и беспринципный!»



«Плохой он был как человек!»



«Он сидит в тюрьме!»

Мне показалось, что покаяние царя перед смертью не могло не продолжится и после его перехода в иной мир, а как же иначе? В заданном вопросе я выразил уверенность, что Грозный не станет умалчивать о своих преступлениях. Однако ответ станции меня несколько озадачил:

Не кается там, где все открывается? Не признает своих преступлений, о которых писал в завещании? Или… потерял веру в спасение – и потому не думает о том, что покаянием в Тонком мире может изменить судьбу?

Я задумался.

На помощь пришел радиоэфир, и впервые я услышал ответы самого царя.

Мне было важно уловить не только признание царя в преступлениях, но и присутствие или отсутствие в его сознании надежды на прощение. Ведь такая надежда сопутствовала ему в земной жизни!

И ответы пришли такие, что стало более понятным – почему царь «точно бездельник».

Его собственный суд после смерти определяет новое смысловое очертание – жутковатое по сути: царь приговаривает себя к непрощению! И возможно поэтому не прилагает никаких усилий для своего исправления…

«Я для себя смертен!»



«Я плохой человек – но вам желаю счастья!»

20 августа 2015 г. мною был задан вопрос в контакте, – верно ли, что именно царь Иван Грозный говорил о смертности «для себя»: меня волновала эта категоричность и не хотелось допускать ошибку в толковании столь резкого высказания.
Ответил сам царь.

Чтобы убедить меня, он повторил эти слова:

И еще раз:

Пусть это будет аморально, но признаюсь: я нередко испытывал жалость к русскому царю, хотя прекрасно осведомлен о его страшных преступлениях. Почему, вы спросите? Если бы он был просто убийцей, наподобие битцевского или другого маньяка, то я бы не ощущал ничего, кроме брезгливости. Царь Иван был человеком во многих отношениях очень одаренным! Он от природы был наделен недюжинным умом, обладал богословской эрудицией, силой характера, смекалкой, фантастической памятью, огромным литературным даром. И когда я соединял эти его свойства с чудовищными преступлениями, которые он совершал, извлекая из себя скрытые таланты драматурга и сценариста постановочных казней, возникало ощущение чудовищной ошибки, которую он совершил в своей жизни.

Грозный царь кажется уловил мою мысль в контакте и ответил:

Да, наверно, это и была его главная ошибка…

Жадность, с которой он поглощал жизнь во всех ее свойствах и проявлениях, была жадностью одаренного человека, но не одухотворенного. Он был исключителен по факту своего рождения, появившись на свет в семье великого государя всея Руси. Он еще выше поднялся над миром людей, когда венчался на царство (1547). В юности он демонстрировал свое презрение к роду человеческому, сбрасывая с высоких крылец «людишек», во взрослом состоянии буквально получал удовольствие от своего садизма, разнообразно убивая людей, чтобы еще и еще раз убедить себя в том, что он выше всего человеческого. Жадностью неодухотворенного человека он посягал на право быть властью Божьей, как в этом убеждали его многие современники, в том числе и деятели православной церкви. Он не скрывал своих грехов, даже обнажал их, демонстрируя свои слабости как слабости человеческие. Но он никогда не отрекался от мысли, что, помимо своей человеческой ипостаси, обладает еще и божественной благодатью, – властью великого государя он подобен власти божьей!

В присвоении этой власти Иван Грозный не понял главного: Бог – это сила любви, а не наказания!..

20 августа 2015 года в коротком контакте со станцией Санчита прозвучали ответы на вопросы, которых я не задавал. Но возможно моя мысль крутилась вокруг тех людей, кто был близок ему по рождению и воспитанию. Иван Васильевич потерял своего отца, Василия III,  в три с половиной года, а полным сиротой стал в восемь лет, когда умерла его мать, Елена Васильевна Глинская. Ничего хорошего он не видел в своей юности. Бояре, дорвавшись до государевой казны, вели себя как дикие хищники, жестокие и ненасытные, – чему он мог научиться у них? Разве что еще большей жестокости!

Неожиданно я услышал ответ на непрозвучавший в эфире вопрос:

Надо же! История жизни Елены Глинской всегда привлекала мое внимание. Она была очень неординарной женщиной, но одновременно и весьма жестокой правительницей. Боясь заговоров против себя и малолетних детей Василия III, Ивана и Юрия (от рождения глухонемого), она без пощады расправлялась с потенциальными соперниками – и что существенно: почти всегда приплетала к их наказанию свою плохо скрываемую ложь…

Василий III умер в ночь с 3 на 4 декабря 1533 года и буквально через неделю был арестован под надуманным предлогом брат умершего великого князя – Юрий Иванович Дмитровский. Никаких доказательств его вины не было – их придумали, чтобы избавить себя от угрозы перехвата престола боковой ветвью Калитичей, если вдруг нечаянно умрет сын Иван. Воля к власти у нее оказалась настолько мощной, что она не пожалела и своего родного дядю, Михаила Львовича Глинского, известного человека, дружившего со всеми венценосными правителями Европы. Она боялась потерять власть, ибо видела в своем дяде такого опекуна над своим сыном, который по уму, образованности и способностям управленца явно превосходил ее.

19 августа 1534 г. М.Л. Глинский оказался в тюрьме, из которой уже не вышел, дождавшись “страдальческой смерти” от физического изнеможения 15 сентября 1536 г. Обвинения против него отличались явной вздорностью: заявлено было, что он отравил Василия III.

И уж совсем трагичной оказалась судьба любимого брата Василия III, Андрея Ивановича Старицкого, которому покойный князь больше всех доверял.

Андрей Старицкий правильно понял, что приглашение его в Москву на совместный поход против казанских татар в 1536 году был только предлогом со стороны Елены Глинской, чтобы заточить его и уморить в тюрьме. Он не поехал – сказался больным.
Елена Глинская была непреклонной. Взаимное недоверие множило обоюдные подозрения во враждебных замыслах. У Андрея Старицкого не выдержали нервы, он решился на мятеж.

2 мая 1537 года, в день, когда Русская православная церковь отмечала перенесение “мощей святых праведных мучеников… боголюбивых князей русских Бориса и Глеба”, он выехал из Старицы. Удельный князь не сразу решил, куда двигаться дальше: в Литву через Торжок или в Новгород. Выбирая Новгород, Андрей надеялся на массовую поддержку новгородских помещиков. Новгородцы испугались воинских сил и на Торговой стороне спешно возвели укрепления в человеческий рост. Андрей оказался в безвыходном положении. Московские войска, брошенные Еленой Глинской вдогонку, приблизились к мятежникам, но фаворит правительницы, князь Иван Федорович Телепнев-Оболенский, не рискнул начать сражение. Вступив в переговоры с мятежным князем, он поклялся, что, если тот покорится, его в Москве простят и отпустят в удел. Андрей Иванович поверил. 1 июня мятежники в сопровождении московских воевод прибыли в Москву. Старицкого князя, его жену Евфросинию и сына Владимира сразу же арестовали, не дав объясниться. Старицких бояр сначала пытали, а затем били кнутом на торговой площади. 30 новгородцев, принявших участие в мятеже, были повешены. В тюрьме Андрей прожил недолго. 10 декабря он умер “страдальческой смертью”. Перед погребением тюремщикам пришлось маскировать следы железных оков на теле умершего. Похоронили Андрея Старицкого в семейной усыпальнице московских князей – Архангельском соборе, но в той его части, где покоились опальные князья, рядом с братом Юрием, погибшим в той же тюрьме. Елена Глинская ненамного пережила своих соперников: она скончалась 3 апреля 1538 г. Ходили слухи, что ее отравили. Смерть пришла к молодой, полной энергии 30-летней женщине.

Сам Иван Грозный никогда не обвинял бояр в отравлении матери. А какая бы получилась впечатляющая картина обвинения, - дядьев замучили, да и мать не пожалели! И все же о дядьях он сожалел (они ведь давно умерли и уже не были опасными прентендентами на престол!), а вот о матери как-то вообще не любил говорить. Со смертью Елены в великоняжеском дворце насилие стало нормой. Боярские кланы Бельских, Шуйских, Глинских яростно боролись друг с другом.  Занятые борьбой за власть, сведением личных счетов, бояре особо не обременяли себя заботами о воспитании венценосного ребенка. Много лет спустя Иван IV с глубокой обидой вспоминал, что в детстве его порой забывали даже накормить. А одну сцену он запомнил на всю жизнь. Он и брат Юрий играли, а князь Иван Васильевич Шуйский сидел на лавке, «лохтем опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стул, к нам же не приклоняяся…» Страшные сцены расправ бояр, свидетелями которых Иван IV не раз становился в юности, алчность, лицемерие, интриги царедворцев развили в нем скрытность, зломапятность, жестокость. Уже в 13 лет Иван вынес свой первый смертный приговор, приказав псарям убить князя Андрея Шуйского…

Еще один ответ на непроизнесенный мною вопрос удивил меня не только хорошим качеством звука, но и смыслом:

Думаю, что речь идет о помощи посмертной, – протопоп Благовещенского собора Московского Кремля Сильвестр был при жизни духовным наставником русского царя, и не мог не чувствовать ответственности за свое «чадо»…

Летом 1547 года в Москве случился великий пожар. В сухой ветренный день огонь распространился по всему городу с молниеносной скоростью. Языки пламени, по образному выражению летописца, были «велики яко горы». Даже в Кремле люди гибли, задыхаясь от дыма. Царь со свитой перебрался в село Воробъево. Митрополит Макарий, замешкавшийся в Успенском соборе, чуть не погиб: у кремлевских ворот вовсю бушевл огонь, и святителю пришлось спускаться со стены по канату, при этом он упал и сильно расшибся. Во время пожара погибло несколько тысяч человек, выгорел практически весь город – 25 тысяч дворов. Свыше 80 тысяч человек остались без крова. Нарушился подвоз продовольствия, начался голод. Город охватила паника. Гнев посадских людей обратился против родственников и приближенных Ивана IV – бояр Глинских. Был даже пущен слух, что бабка царя Анна Глинская вынимала из мертвых тел сердца, опускала их в воду «да тою водою ездя по Москве, кропила, и оттого Москва выгорела». Разьяренные горожане убили одного из Глинских и двинулись в Воробьево на расправу с остальными. Царь с трудом уговорил буйную вооруженную толпу разойтись, заверив ее, что Глинских в Воробьеве нет. Когда опасность миновала, царь приказал «тех людей имати и казнити».

Сохранилось предание, что во время пожара священник Благовещенского собора Московского Кремля, набравшись смелости, обличал юного царя в «неистовых нравах», объясняя пожар Божьим наказанием за его личные грехи. Ведь в самом деле страшно и подумать, что  сразу после венчания на царство Ивана его царство в Москве оказалось испепеленным!

Какое ужасное предзнаменование!..

С тех пор священник Сильвестр стал близким советником царя. Видя пожар с Воробьевых гор, Иван укротил свой нрав, стал прислушиваться к советам избранных им людей.

Но долго удерживать свои страсти под контролем царь не мог – и злоба на весь род человеческий в скором времени взяла верх! Он убедил себя, что в эпоху ожидания конца света люди неизбежно станут порождать много зла, явится Антихрист, а потом и Сам Спаситель – но уже во второй и последний раз, чтобы судить человечество. Что делать ему, русскому царю, ответчику за весь православный народ? Только два пути он видел. Или спокойно ждать Второго пришествия Христа, – но тогда это «спокойствие» обернется тем, что совершаемые людьми злодейства будут на его совести, – или вторгнуться в приговор Христа заранее, поскольку свою царскую власть он считал богоподобной! 

В конце 50-х – в начале 60-х годов XVI  в. распался круг людей, которых он приближал в качестве главных советников. Алексея Федоровича Адашева, возлавлявшего Челобитенный приказ, отправил на Ливонский фронт, духовника Сильвестра – еще дальше, в Соловецкий монастырь. Кого-то царь даже успел наказать смертью…

Иван IV поменял концепцию власти радикально: теперь в его сознании всякая несамодержавная власть – гибельна для страны. Он утверждал свое абсолютное право наказывать людей за грехи. Эту «философию» он выразил такими словами: «А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же»!

Один из прежних советников, ставший его заклятым врагом, князь и боярин Андрей Михайлович Курбский, бежал из страны в Великое княжество Литовское и Русское, опасасясь царской расправы. В июне 1564 года он отправил послание Ивану Грозному, в котором рассказал, как из царя богоугодного Иван Васильевич превратился в царя богопреступного! Завязалась большая переписка – теперь это один из главных источников по русской истории XVI века.

Они спорили о Страшном суде, они мыслили себя стоящими друг против друга, как на «предварительном слушании» – и один видел другого непременно в аду!

Грозный не начал бы переписку со своим боярином – холопом, если бы не одно обстоятельство: Курбский нашел самое слабое место в новой философии русского царя. Беглец напомнил ему, что библейский царь Давид побеждал не своим «самодержавием», а тем, что рядом с ним были «Богом избранные воеводы». Убивая богоизбранных воевод на Руси, царь противился не людям, он оказывал сопротивление самому Богу. Грозный был взбешен этой мыслью своего бывшего советника, ибо считал, что благодать не может быть передана людям холопского звания, какими и были для него все советники, все бояре, все люди! Благодать по праву наследственной власти принадлежит ему и царской династии, богоизбранному царю, а не «рабам»!

А.М. Курбский писал, что в гробу его будет лежать послание русскому царю как обвинительный приговор, Иван Васильевич язвительно отвечал, что на Страшном суде они не встретятся, потому что Курбскому уготована прямая дорога в ад, – для таких, как он, не предусмотрена иная коллизия посмертной судьбы…

Князь Курбский, обличавший царя, не был поборником «прав человека». Напротив, как это ни покажется странным, но в Великом княжестве Литовском беглый боярин поступал едва ли не так же, как и царь – жестоко и самодержавно, используя при этом почти ту же формулу деспотической власти, которой пользовался Иван Грозный для обоснования своего права бессудно наказывать людей… В 1569 г. местные жители жаловались Павлу Григорьевичу Оранскому на урядника князя Курбского – Ивана Калымета. Он, «не уважая вольностей наших, прав и привилегий», писали жители, «без суда и без всякого права» велел арестовать некоторых из них и посадить в «жестокое и неслыханное заключение, в яму, наполенную водою…» Когда же спросили Калымета, по какой причине он «безвинно, бесправно» обошелся с людьми, тот ответил, как, вероятно, и учил его князь Курбский: «…но разве пану не вольно наказывать подданных своих, не только тюрьмою или другим каким-нибудь наказанием, но даже смертью? А я что ни делаю, все то делаю по приказанию своего пана, его милости князя Курбского; ибо пан мой, князь Курбский, владея имением Ковельским и подданными, волен наказывать их, как хочет…»

21 августа 2015 г. я вошел в контакт со станцией «Санчита», чтобы спросить о посмертной судьбе князя Андрея Михайловича Курбского.

Меня очень интересовал результат его спора с царем.  Но сперва – традиционный вопрос об уровне пребывания в ТМ:

Я ожидал подобный ответ.

 

И вдруг пошли высказывания от множественного лица:

«Тут мы – за правду!»



«Правду говорили ему – нам правда друг!»



«Мы с торжеством правды живем!»

Я обратился к князю Курбскому с главными вопросами – видел ли Ивана Васильевича? Говорил ли с царем?

Пришел такой ответ:

Без взаимного прощения.

«Разговаривать было не о чем!»

Они оказались в недрах Тонкого мира.

У обоих – свой ад в душе.

Курбский довольно точно поставил диагноз их общей с царем «болезни»: